В рамках спецпроекта об исполнительстве новой музыки скрипач и композитор Михаил Крутик рассказал журналу reMusik.org о своей творческой деятельности, создании «серьёзной» и «массовой» музыки, об особенностях скрипичных партитур XX-XXI веков и о красноярской публике.

— Михаил, как вы стали скрипачом? Что вам нравилось играть, когда вы только учились музыке?

Я родился в семье музыкантов, отец – альтист, играл в Красноярском симфоническом оркестре, мать – пианистка. У нас в доме всегда звучала музыка, круг общения родителей тоже в основном составляли музыканты, поэтому мы с сестрой росли в музыкальной атмосфере, и когда мы переехали в Ленинград, нас отдали учиться музыке. Поскольку отец, как и все альтисты, начинал как скрипач, он очень помогал в моих первых занятиях, и выбор инструмента произошёл как бы сам собой.

В первые годы обучения в школе-десятилетке мой репертуар был вполне обычным и составлял романтически-виртуозный «набор» с небольшой примесью барокко. Когда я уже учился в старших классах, то параллельно с началом моих занятий композицией и проснувшимся интересом к музыке XX века делал попытки разнообразить его сочинениями композиторов нововенской школы и их младших современников.

— Кто из ваших учителей оказал на вас наибольшее влияние?

Мои учителя – Светлана Витальевна Лаврова в школе-десятилетке и Сергей Михайлович Слонимский в консерватории – значительно расширили мой кругозор в плане овладения формой и музыкальными стилями. При этом, они давали мне огромную свободу в собственном творческом поиске и никогда не ограничивали рамками какого-то определённого стиля. Всегда с удовольствием вспоминаю разборы музыкальных произведений на уроках Сергея Михайловича, который был человеком поистине энциклопедических знаний. Занятия же на семинарах новой музыки «Звуковые пути» с Пауль-Хайнцем Диттрихом и Джорджем Крамом давали представление об уникальном творческом методе каждого из этих авторов. Помимо них, многое мне как композитору дало общение и совместная работа в eNsemble Института «Про арте» с Борисом Филановским, а также с «отцами-основателями» американского ансамбля Bang on a Can и одноимённого фестиваля, представителями американского минимализма Майклом Гордоном, Джулией Вульф, Дэвидом Лэнгом.

— Вы успешно сочетаете в себе амплуа исполнителя и композитора. Как одно помогает другому?

При исполнении произведений композиторская работа помогает глубже проникнуть в авторский замысел, посмотреть на сочинение как бы глазами автора и через это точнее воспроизвести его замысел. Исполнительский опыт помогает мне не ставить исполнителям умозрительных и неразрешимых вещей. Наверное, поэтому чисто технически мои произведения достаточно несложные, там больше ансамблевых и тембровых задач. Помимо сольного исполнительства, я уже много лет играю в симфоническом оркестре и хорошо изучил его изнутри, что очень помогло мне в создании таких симфонических сочинений, как «Енисей», «Хакасская рапсодия», инструментальных концертов.

— Какой жанр вам нравится больше всего как композитору, а какой – как исполнителю? И почему?

Излюбленный мой жанр и как композитора, и как исполнителя – камерная музыка. Она, с одной стороны, задействует меньше технических и исполнительских ресурсов, с другой стороны – позволяет достаточно скромными средствами выразить огромную палитру образов и продемонстрировать возможности исполнителей. Камерный жанр преобладает в моём творчестве. Этому есть разные причины: многие сочинения были написаны с расчётом на конкретных исполнителей, сам я тоже принимал участие во многих из собственных премьер. В сфере камерной музыки очень важно взаимодействие, «общение» музыкантов на сцене. Камерной музыке я отдал большую часть моей творческой деятельности, с некоторыми коллегами мы выступаем вместе уже не одно десятилетие, и логично, что многие произведения появились с расчётом на это творческое сотрудничество. Среди людей, которым я обязан не только совместным музицированием, но и появлением многих важных для меня сочинений, я бы хотел назвать пианиста Николая Мажару, аккордеониста Сергея Чиркова, виолончелистку Елену Григорьеву, флейтиста Георгия Долгова и других. Все эти люди являются замечательными, глубокими и тонкими исполнителями не только моей музыки, но и вообще новой музыки, а Николай Мажара, к тому же, сам является успешным композитором.

— Вы исполняете и музыку классиков, и новые произведения. Куда охотнее, в большинстве своём, ходит публика – на концерты современной музыки или созданной столетия назад? И с чем это связано?

Конечно, публика более охотно ходит на концерты, в афишах которых знакомые с детства имена композиторов-классиков. Современная музыка имеет свою аудиторию, которая не боится рисковать, не боится выходить, как сейчас говорят, из зоны комфорта. На самом деле, классическая музыка, если не рассматривать её как развлечение, тоже требует определённой духовной работы от слушателя, и многие классические произведения поначалу не были поняты современниками, сейчас же воспринимаются без специальной подготовки. Но разрыв, который произошёл в XX веке между «элитарным» и массовым слушателем, гораздо глубже, и вряд ли до конца преодолим.

— Современный взгляд на музыку позволяет как-то иначе прочесть классические произведения? 

При исполнении современных произведений жизненно важно следовать абсолютно всем указаниям автора. Как правило, современные композиторы стараются контролировать абсолютно все параметры исполнения и, когда это возможно, стараются лично участвовать в подготовке исполнения, присутствуя на репетициях. Обладая опытом такой работы, конечно, начинаешь более внимательно относиться и к авторским указаниям в классических произведениях и больше уважать авторский замысел.

— Что от исполнителя требует музыка классиков и романтиков, а что – современная? Для чего нужно больше отдачи, мастерского владения инструментом?

Классико-романтическая музыка и современная предъявляют разные требования к исполнителям. В современной музыке, как я уже говорил, очень важно максимально точно воспроизвести авторский замысел и избежать исполнительского высокомерия по отношению к композитору, который не обязательно является инструменталистом и пишет комфортно для исполнителя. Это же актуально и при исполнении классиков и романтиков, однако здесь гораздо большее значение приобретает эмоциональная сфера, свобода и непосредственность высказывания, иначе возникает опасность сухого и умозрительного исполнения. В целом, отдача и мастерство важны в обоих случаях.

— То есть, новая музыка требует особо трепетного подхода от исполнителя? 

Да, кроме вышеперечисленных качеств, мастерства и внимательного отношения к авторскому тексту, новая музыка требует от исполнителя любопытства первооткрывателя, который шаг за шагом продвигается к разгадке замысла композитора. Новую музыку невозможно рассматривать вне контекста как истории музыки, так и шире – современного искусства, которое в XX веке претерпело, возможно, самые резкие изменения в своей истории. Зная контекст, многое становится понятнее. Это же, кстати, относится и к слушателям, которые хотят расширить свой кругозор за счет новой музыки, но не знают, как подобрать к ней ключ.

— Как скрипач, какие современные партитуры вы можете выделить? Какие партитуры являются особенно оригинальными?

Поскольку современная музыка уникальна разнообразием стилей, которые сосуществуют одновременно, современные партитуры ставят самые разнообразные задачи перед исполнителем. В произведениях минималистов простота созвучий компенсируется ритмическими и ансамблевыми сложностями, в сонористической музыке, соответственно, особенно важна тембровая сторона. Играя Райли или Кейджа, нужно «раскрепостить» мышление и дать волю интуиции. Что касается использования именно скрипки, то я бы выделил произведения Ксенакиса и Берио, где скрипка используется на пределе возможностей инструмента.

— Какие новые скрипичные приёмы, штрихи появляются в современной музыке, и в чём сложность и особенность их исполнения? Можете дать какие-то советы молодым скрипачам, которые хотят исполнять новую музыку? 

Скрипка и вообще струнные инструменты являются настоящим кладезем приёмов звукоизвлечения, доступных современным композиторам. Перечислить их довольно сложно, потому что их огромное количество. Молодым исполнителям, а также композиторам, которые хотят глубже проникнуть в эту «кладовую», я бы порекомендовал книгу Патриции и Алена Стрейнджа «Современная скрипка – расширенные техники исполнения», где разбирается большинство известных приёмов скрипичного звукоизвлечения, применяющихся в новой музыке.

— Вы долгое время участвовали в фестивальном ансамбле «Звуковые пути», который основан Александром Радвиловичем. В этом году, в связи с пандемией, фестиваль был отменён. Как дела у ансамбля? Продолжает ли работу коллектив?

С Александром Юрьевичем мы знакомы и совместно работаем уже больше двадцати лет и планировали сотрудничать и в этом году. Уже были запланированы фестивальные концерты в Малом зале Санкт-Петербургской филармонии, мы хотели представить несколько премьер плюс классику авангарда – «Лунного Пьеро» Шёнберга и «Сюиту зеркал» Андрея Волконского. Но в связи с известными обстоятельствами фестиваль перенесён на будущий год, когда все состоится, я надеюсь, в полном объёме. Особенность фестиваля – в участии большого количества зарубежных исполнителей и композиторов, которые в этом году не смогли приехать, поэтому ждём открытия границ и отмены ограничений. 

— Вы также участвовали во многих других коллективах – это и «Авангард-квартет», и ваш ансамбль новой музыки «Горизонт», и eNsemble фонда «Pro arte», и ансамбли «ПерСимфАнс», «The Pocket Symphony», «Musica da Camera», «Российский ансамбль старинной музыки». А в каких коллективах и проектах вы участвуете на сегодняшний момент? 

Об участии во всех этих коллективах у меня остались прекрасные воспоминания и дружеские и творческие связи. Какие-то из них продолжают существовать и развиваться, другие в силу разных обстоятельств собираются всё реже. На данный момент больше всего творческих планов связано с квартетом, ансамблем «Звуковые пути» и коллегами по филармоническому оркестру.

— 2020 год, конечно, кардинально изменил образ жизни многих людей, и музыканты не стали исключением. Как складывается Ваша концертная жизнь, в связи с пандемией?

Этот год с самого начала складывался для меня неудачно – из-за последствий прошлогодней аварии всяческую творческую активность пришлось временно приостановить. Постепенно последствия удалось преодолеть, но тут грянула пандемия, и концертная жизнь остановилась, не успев начаться. В начале осени были какие-то надежды, но они не оправдались. Формат онлайн-мероприятий мне не очень близок, важен живой контакт со слушателями. Для меня этот год стал в основном временем, проведённым в кругу семьи, чего в прежней насыщенной событиями жизни очень не хватало.

— Вы родились в Красноярске и до сих пор поддерживаете связи с этим городом, являетесь «композитором в резиденции» Красноярской филармонии. Как местная публика реагирует на новейшую музыку?

Без преувеличения можно сказать, что Красноярск в настоящее время является одним из культурных центров нашей страны, коллективы этого города получают самые престижные премии. Вот уже несколько лет в городе проходит Транссибирский фестиваль, на котором выступают выдающиеся исполнители, поэтому публика в Красноярске весьма взыскательная. Красноярские композиторы также демонстрируют высокий уровень, поэтому премьеры новых сочинений проходят с большим энтузиазмом и за это я очень благодарен красноярской публике и исполнителям.

— Кого Вы можете выделить из современных красноярских композиторов? Как там обстоят дела с новой музыкой?

Центрами музыкальной жизни города, являются, конечно, Красноярская филармония и Театр оперы и балета имени Д. Хворостовского. Филармония с приходом нового художественного руководителя Владимира Ланде заметно активизировала контакты с современными композиторами, премьеры проходили на упомянутом Транссибирском фестивале. Последние несколько сезонов проводится также творческая лаборатория для молодых композиторов «Симфония Сибири», во время которой композиторы получают возможность работы с симфоническим оркестром, а вызвавшие наибольший интерес сочинения звучат в концертах. Среди ярких представителей красноярских композиторов, которые заявили о себе на этом форуме, могу назвать Владимира Кошелева, который уже стал лауреатом нескольких композиторских конкурсов. Красноярский театр оперы и балета с операми современных российских композиторов Кирилла Широкова, Марка Булошникова, Александра Маноцкова и Петра Поспелова стал номинантом всероссийской премии «Золотая маска». Всё это говорит о том важном месте, которое Красноярск занял в развитии современного российского музыкального искусства.

— Вы создаёте, помимо прочего, музыку, которая в дальнейшем становится основой для фильмов, аудиовизуальных произведений – мюзиклы, зонгшпили, много работали с группой «Что делать». Как обычно происходит этот процесс?

В создании музыки для театра и кино я, конечно, отталкиваюсь от сюжета и того, что должно происходить на сцене или на экране. Не секрет, что работать с режиссёрами композиторам зачастую непросто из-за «заточенности» каждого именно на свою сферу деятельности, и здесь очень важно находить какие-то компромиссы. Вообще я считаю, что кинокомпозитор в наше время – это отдельная профессия, для которой, помимо владения чисто композиторским ремеслом, необходимо умение работать с режиссёрами, продюсерами, знание технической стороны киноиндустрии. Поэтому успешно совмещать создание «серьёзной» и «прикладной» музыки сейчас мало кому удаётся. Для меня работа в кино была, скорее, «вылазкой» в какую-то новую неизведанную область, чем смена композиторского амплуа.

— В 2006 году вы приняли участие в крупном джаз-турне по городам России с известными музыкантами. Слушая ваши сочинения, можно сказать, что ваш интерес к неакадемической музыке не угас: например, Concerto grosso завершается в джазовом стиле, подобные ритмы можно услышать и в произведении «Томим». Расскажите, какие неакадемические исполнители вам близки?

Музыка «серьёзная» и «массовая» находятся в постоянном взаимодействии, ведь они имеют общие корни и их взаимопроникновение происходило всегда. Другое дело, что тот водораздел, который произошел между ними к середине XX века, казалось, навсегда запер новую музыку в своеобразное элитарное «гетто». В последние десятилетия, которые принято называть эпохой постмодернизма, мне кажется, это стало меняться. Современные композиторы всё смелее используют элементы популярной музыки, а джазовые музыканты пишут струнные квартеты. Я люблю джазовую музыку практически всех направлений, а из исполнителей выделяю Чика Кориа, Херби Хэнкока, Эдди Гомеса, Ленни Уайта, а также замечательных российских джазменов Андрея Кондакова, Владимира Волкова и Вячеслава Гайворонского.

— Что вы пишете сейчас?

Последняя на настоящий момент исполненная пьеса под названием «Мокрый Пушкин» написана в 2019 году и прозвучала на фестивале «Сергей Осколков и его друзья». Создание следующего сочинения для датского ансамбля Rudersdal Chamber Players было прервано несчастным случаем, после которого наступило вынужденное полугодовое молчание. Сейчас в работе сразу несколько новых сочинений, очень надеюсь, что хотя бы некоторые из них прозвучат в наступающем году.

— Ваши любимые композиторы – топ классиков и топ композиторов конца XX-го – начала XXI века?

Из классиков это Моцарт, Брамс, Шуман, Прокофьев, в новой музыке – это Ксенакис, Лигети, Шнитке, Райх, Гризе, Дэвид Лэнг (список далеко не полный, но это первые имена, пришедшие в голову).

— В завершении интервью, расскажете, что для вас самое главное в музыке?

Музыка – это целый мир, в котором музыканты и люди, которые любят музыку, живут всю свою жизнь. Этот мир мало зависит от внешних обстоятельств, поэтому музыка – это в чем-то вид эскапизма, ухода от действительности. Музыка – это самое абстрактное искусство, существующее вне привязки к слову и визуальному ряду (хотя часто комбинируется и с тем, и с другим). Главное – как и в любом другом виде искусства – тот момент, когда уходит ремесленное начало, «как это сделано», и начинается чистое, свободное творчество. Достичь этого состояния непросто, но всякий творческий человек стремится к нему.