Дмитрий Курляндский: «Важно понять, что ты – одиночка»

Дмитрий Курляндский: «Важно понять, что ты – одиночка»

Композитор, музыкальный руководитель Электротеатра «Станиславский» о российской премьере оперы «Октавия. Трепанация», об итогах десятилетия и о том, почему в России до сих пор нет системы композиторских заказов.

Взаимодействие с театром – встряска, которая помогает себя видеть со стороны

— 1-2 февраля в Электротеатре «Станиславский» вновь пройдут показы оперы «Октавия. Трепанация». На мой взгляд, российскую премьеру положительно оценила и публика, и критики. И даже заложенная в основе идея мировой тирании не вызвала какое-либо отторжение и негодование. А вы не опасались, что «Октавия» в итоге будет больше не про музыку, а про политику?

У меня не было опасений, поскольку я изначально не разделяю музыку и политику. Мне даже интересно, когда люди, считывая некую политическую составляющую, ищут внутри знаки равенства с музыкальной тканью. «Октавия», подчеркну, это опера. В ней структура текста в принципе определяет тот материал, с которым уже сталкивается наше восприятие. Если обратиться к уже политически «заряженному» тексту что у Сенеки, что у Троцкого, то, конечно, эту оперу можно назвать политической. Мне не хотелось прятать подтекст – наоборот, стремился раскрыть и показать эту параллель.

— «Октавия», как мне кажется, такая «опера-опера» по сравнению, скажем, с «Носферату» или «Астероидом 62». Здесь ощущается некий диалог с исторической музыкальной традицией (учитывая еще сюжетную параллель с «Коронацией Поппеи» Монтеверди). Это своего рода шаг назад?

Скорее, шаг в сторону. Вообще я не воспринимал музыку «Октавии» в контексте какой-либо традиции. Неожиданно возникший с ней диалог – некая производная того, что у меня получилось. Это не было моей отправной точкой, но стало большим сюрпризом. Получилось какое-то новое измерение. Каждый раз, когда я пишу оперу, я вступаю на неизвестную для себя территорию. Все мои оперы очень разные – и по материалу, и по форме, и по месседжу. «Октавия» – это очень мелодическая опера, что для меня крайне нехарактерно.

— Я слышала, многие после премьеры говорили, что хотели бы напеть эти мелодии. Это хорошо или плохо?

Да, и я слышал такие отзывы. Даже не знаю, как ответить на ваш вопрос. Вспоминаю такую историю. В середине «нулевых» в одной рецензии написали, что первый признак успешной музыки – это то, что её можно напеть, а мою напеть нельзя. По-моему, это было после исполнения моей пьесы «Четыре положения одного и того же»: в ней вокалисты хрипят, сипят, кричат и так далее. Я тогда сказал: «Как это нельзя напеть? Это же может сделать каждый!» Если человек забирает с собой, помимо впечатления, и физиологический ответ, если в нём продолжает вибрировать конкретика материала, то это, на мой взгляд, интересно, забавно.

— Продолжая разговор об «Октавии», нельзя не упомянуть ваш творческий тандем с Борисом Юрьевичем Юханановым. Вам не сложно с ним взаимодействовать?

А я всё время пытаюсь искать сложности. В столкновении двух типов мировосприятия – принципиально разных – важна готовность к принятию другого. Только тогда возможен диалог или даже дилог, который не мешает друг другу и создаёт нечто третье. Очень важно, как мне кажется, наличие другого в своём мироздании. Должен быть плюс и минус (без позитивного и негативного значения, естественно). Борис Юрьевич открыт к разным индивидуальным творческим мирам: он даёт им возможность звучать в параллель с собой. Для меня очень ценным является то, что у нас с Юханановым есть этот встречный поток необходимости параллельного мышления. И наше созвучие продолжается уже десять лет.

— Складывается ощущение, что вся эта Электротеатральная активность – счастливое продолжающееся событие в вашей жизни: здесь выходят ваши премьеры, здесь вы получаете заказы, здесь, опять же, ваше созвучие с Юханановым. Можно ли сказать, что это некий «оазис спокойствия»?

Это хороший и правильный вопрос. Напротив, театр, помимо реализации каких-то проектов, которые я бы сам не смог реализовать (театр – это ещё инструмент), привносит очень много неспокойствия и очень много противоречий. И во многом изматывает. Тип театрального существования и тип «застольного» композиторского существования – кардинально разные. Им крайне сложно взаимодействовать. Взаимодействие с театром, с другой для меня территорией – встряска, которая помогает себя видеть со стороны. Я в принципе ищу неспокойствия. Спокойно можно сидеть дома и писать музыку (благо есть заказы), потом приезжать на премьеру и вот так комфортно существовать внутри своего правильно выстроенного композиторского мира. Я боюсь комфорта. Там, где ты расслабляешься, тебе из-за бугорка машет стагнация.

Современная русская музыка существует в мире, но не в России. И с этим надо что-то делать

— В этом году группе «Сопротивление Материала» – 15 лет…

О, да. У меня в этом году вообще одни юбилеи: 5 лет лаборатории «Открытый космос», 10 лет Академии в Чайковском, 15 лет «СоМе», 15 лет журналу «Трибуна современной музыки» и 10 лет его закрытию.

— На заре «нулевых» вы с коллегами были едва ли не главными бунтарями современной музыки. Не кажется вам, что молодые композиторы сейчас несколько инертны?

Я, с одной стороны, радуюсь за наших молодых композиторов, а с другой стороны мне за них очень грустно. Мне нравится, что наше композиторское сообщество научилось самоорганизовываться, находить форматы и способы существования. Можно сказать, что сегодня молодые композиторы стали сочинять контекст. Они стали создавать не только музыку, но и условия, в которых она живёт. Современной музыки сейчас довольно много – и не только в Москве, но и в Петербурге, и в других городах. Все эти очаги созданы и культивируются самими композиторами. И всё же, помимо этой самоорганизации молодых, (что, несомненно, прекрасно) должен быть другой институциональный – закреплённый и уверенный в своем развитии – механизм существования современной музыки. Но его по-прежнему нет. Возможно, что ввиду отсутствия того другого, о чём я говорил ранее, вскоре сегодняшний тип существования молодых постепенно перестанет развиваться. Но пока что всё хорошо – ребята горят энтузиазмом.

Когда мы начали «СоМу», была совсем другая, обратная история. Тогда существовал некий официальный стабильный институт в виде консерватории и Союза композиторов. И у нас было ощутимое разделение с ними.

— Но оно и до сих пор довольно сильно присутствует.

Это правда.

— А у вас никогда не возникала мысль сломать эту систему – например, в консерватории?

Никогда. Я не люблю ломать, я предпочитаю строить. И к этому меня, кстати, подтолкнул Владимир Григорьевич Тарнопольский, который часто говорит о том, как сложно существовать внутри этой системы: много сил уходит на борьбу с ней. Мне не хочется тратить свою энергию на борьбу – пусть все цветы цветут.

— Помню, раньше в одном из интервью вы назвали Союз композиторов «клубом по интересам». Мне кажется, за последние несколько лет у них многое изменилось в лучшую сторону.

Безусловно. Но эта развивающаяся структура всё же пока не отвечает запросам реальной композиторской жизни. Все мы прекрасно знаем, что есть один-единственный основополагающий способ существования композитора – это система заказов. Союз композиторов не обеспечивает заказы. Будем надеяться, пока. В этом направлении стоит работать, иначе получается фальшивка: Союз композиторов России есть, а современной музыки в России нет.

— Когда я готовила спецпроект «Новая музыка: вчера, сегодня, завтра» для нашего журнала, то перечитала открытое письмо композиторов Дмитрия Курляндского, Бориса Филановского и Сергея Невского, опубликованное десять лет назад на Open.Space, ныне «Кольте». Хочу предложить вновь обратиться к этому письму, а в частности, к вашему списку мер, способных улучшить ситуацию вокруг современной российской музыки.

Да, давайте.

— Посмотрим и чётко обозначим, поменялось ли что-то за десять лет. Итак. Поддержка уже существующих ансамблей современной музыки (бюджет, репетиционная база).

Насколько я знаю, до сих пор кроме «Студии новой музыки», никто не имеет системной поддержки и постоянного места для репетиций. Разве что МАСМ, который репетирует в комнатке Центра Мейерхольда.

— Создание центров современной музыки в 6-7 крупных городах России. При каждом центре должен быть свой ансамбль, концертный зал, библиотека современной музыки.

Центр современной музыки появился только один – и это reMusik.org. Но за десятилетие самоорганизовались в некоторых городах отличные коллективы: например, Reheard, N’Caged и квартет A&C в Москве, ансамбль {instead} в Петербурге, InEnsemble Антона Светличного, ансамбль InterText из Екатеринбурга, NoName в Нижнем Новгороде и другие. Но полноценно существовать на постоянной основе они не имеют возможности.

— Учреждение фонда поддержки новых музыкальных инициатив, системы стипендий для композиторов и грантов для исполнителей, желающих заказывать новую музыку, играть её и гастролировать с ней.

Увы. Хотя у меня есть сформулированная схема функционирования подобного фонда, которой уже лет десять. Я предлагаю эту идею всем мало-мальским власть имущим, с которыми мне приходится общаться. Но никому это не надо.

— Создание звукозаписывающей компании, специализирующейся на издании новой музыки и распространении её в мировом пространстве.

Появился лейбл Fancy Music. И мне приятно иметь к этому отношение. Мы с Серёжей Красиным на первых порах активно искали финансовую поддержку для проекта – вместе разрабатывали запрос в Министерство культуры, я помогал ему формулировать цели и задачи. Кто ещё стал записывать… reMusik.org, конечно!

— Создание издательского дома, способного конкурировать на международном уровне. Опять-таки, reMusik.org?

Да. Правда, я ещё слышал, что издательство «Композитор» как-то активизировалось.

— Создание единого информационного центра современной музыки, объединяющего и структурирующего деятельность центров.

И этого тоже нет. К сожалению, как вы видите, за 10 лет с момента создания этого письма, в нашей композиторской действительности мало что появилось. Конечно, какую-то часть на себя взял Электротеатр, который стал точкой притяжения многих композиторов. Но этого так мало! Поэтому, как и раньше, скажу: современная русская музыка существует в мире, но не в России. И с этим по-прежнему надо что-то делать.

Современная музыка – это такой супермаркет, в котором все товары разные

— В марте вы отправитесь с командой Союза композиторов в Новосибирск, чтобы вновь преподавать на «Композиторских читках». Уже во второй раз за пока ещё недолгое существование этого проекта. Чем он вам интересен?

Я принимал участие в разработке системы «читок». Считаю её очень полезной. На этих воркшопах появляются ребята, которых мы потом приглашаем на Академию в Чайковском. Это важное событие. И то, что оно выехало из Москвы – абсолютно правильная и необходимая вещь.

— А как быть с теми, кто, грубо говоря, не подходит к Академии? Я помню одного участника «читок», который элементарно не знал нот.

Если у человека есть интерес, то нужно дать возможность ему вступить на новую для него территорию. Чтобы он мог понять, что ему с ней делать – вливаться в неё или менять. За годы своего преподавания я не раз сталкивался с ребятами, которые начинали даже не с нуля, а с минуса – с совершенно извращённого представления о том, что есть музыка. Но потом многие из них выросли в адекватных интересных композиторов.

— Гендиректор Союза композиторов Карина Абрамян стала персоной десятилетия по итогам Кольты, опередив в голосовании, в том числе, и вас. Многие отдали свои голоса не за дирижёра, не за исполнителя, а за пиар-директора, что вызвало неоднозначные реакции. На ваш взгляд, нужен ли композитору агент, менеджер, пиарщик – тот, кто будет продвигать его карьеру?

Это всё замечательно и пример Карины прекрасен. Такие люди необходимы, чтобы создавать и культивировать здоровую среду, отвечающую запросам композиторов, и систему поддержки, даже больше – мотивации и стимуляции творчества. Но реальным агентом композитора является только его музыка. Заставить исполнителя сыграть твою музыку нельзя – они должны сами захотеть. Для того, чтобы о молодом композиторе узнали, существуют интернет-платформы, Академии, «читки» и т. д. Я знаю, что у некоторых композиторов есть агенты, но всё равно это не может помочь ему продвинуться в карьере. Поможет только музыка.

— А помогают ли на самом деле молодым композиторам многочисленные курсы, мастер-классы, вокршопы? Или, наоборот, развращают?

Всё, что вы перечислили, просто необходимо для становления молодого композитора. Важно понять, что ты – одиночка, что существуешь не в коллективной традиции, что все разные. Ты должен обнаружить самого себя. Сегодня нет понятия композиторской школы как единой стилевой системы – сегодня есть индивидуальности. И именно Академии, куда приглашаются очень разные педагоги, могут дать ощущение собственной индивидуальности.

— Как же тогда найти себя, сделать выбор во всём этом многообразии?

Современная музыка – это такой супермаркет, в котором все товары разные. Выбирая что-то, ты лишаешься себя. Найти себя можно только в магазине «сделай сам». Композитор не находится в позиции выбора. Творчество – это невыбор.

Если вы желаете получать информацию о концертах, образовательных программах, новых публикациях издательства и других событиях reMusik.org, подписывайтесь на нашу рассылку!